Нетопырь - Страница 49


К оглавлению

49

Рядом на ночном столике стоял букет цветов.

— От тайной обожательницы?

— Можно сказать и так. От Отто. А завтра придет Тувумба. А сегодня вот — ты. Приятно думать, что тебя любят.

— Я тоже кое-что тебе принес. Пока никто не видит. — Харри протянул огромную, почти черную сигару.

— A, maduro. Разумеется. От моего дорогого норвежского amarillo. — Эндрю улыбнулся и осторожно засмеялся.

— Как долго мы с тобой знакомы, Эндрю?

Эндрю погладил сигару, как котенка.

— Несколько дней, приятель. Скоро, глядишь, побратаемся.

— А сколько тебе нужно времени, чтобы как следует узнать человека?

— Как следует узнать? — Эндрю завороженно понюхал сигару. — Ну, Харри, самые протоптанные тропинки в этом темном и дремучем лесу находишь почти сразу. У кого-то эти пути прямые, ухоженные, с освещением и указателями. Кажется, они готовы рассказать тебе все. Но именно тогда нужно быть осторожнее всего. Потому что лесные звери не живут на освещенных дорогах. Они живут в чащах и зарослях.

— И много нужно времени, чтобы это изучить?

— Зависит от тебя. И от леса. Иногда лес попадается темнее обычного.

— А твой лес? — спросил Харри.

Эндрю спрятал сигару в ящик стола.

— Темный. Как maduro. — Он посмотрел на Харри. — Но ты, конечно, знаешь, что…

— Да. Один твой друг рассказал мне кое-что об Эндрю Кенсингтоне.

— Тогда ты понимаешь, о чем я. Как не попасться на хорошо освещенный путь. Но у тебя есть тоже пара темных пятен. Наверное, объяснять тебе ни к чему?

— Что именно?

— Скажем, я знаю одного человека, который, к примеру, бросил пить.

— Все знают таких, — пробормотал Харри.

— Каждый оставляет за собой след, ведь так? Прожитая жизнь — это книга, которую просто надо уметь читать.

— А ты умеешь?

Эндрю положил свою огромную руку ему на плечо. «Он стал живее», — подумал Харри.

— Хороший ты парень, Харри. Мой друг. Думаю, ты все понимаешь, так что не ищи там, где не найдешь. Я всего лишь один из миллионов одиноких душ, пытающихся жить на земле. Иногда у меня даже получается сделать что-то хорошее. Вот и все. Я не так много значу, Харри. Не ищи во мне — это бесполезно. Да в конце концов и неинтересно.

— Почему?

— Когда сам не знаешь своего леса, другим лучше туда и не ходить. Слишком просто оступиться и упасть.

Харри кивнул и посмотрел на цветы в вазе:

— Ты веришь в случайности?

— Да, — ответил Эндрю. — Жизнь — это цепочка сплошных случайностей. Когда ты, например, покупаешь лотерейный билет номер 822531, шанс, что выпадет именно он, — один к миллиону.

Харри снова кивнул.

— Что мне не нравится — так это то, что мне он выпадал слишком много раз подряд.

— Да? — Эндрю с трудом сел на кровати. — Ну-ка, расскажи.

— Во-первых, когда я приехал в Сидней, ты, хотя и не должен был расследовать это дело, настоял на том, чтобы тебе его дали и направили работать со мной, иностранцем. Вопросы появились уже тогда. Потом, под предлогом убить время, ты ведешь меня в цирк и знакомишь со своим другом. Из четырех миллионов жителей Сиднея с этим конкретным парнем я познакомился в первый же день. Один человек! Четыре миллиона к одному. Потом этот парень появляется снова, и мы даже спорим на 100 долларов по одному личному вопросу. Но вся штука в том, что он появляется в том баре, где работает Ингер Холтер, и оказывается ее знакомым! Снова четыре миллиона к одному. И пока я кружу вокруг очевидного убийцы, а именно — Эванса Уайта, вдруг появляешься ты со своим источником, который — один из 18 миллионов на континенте — видел Уайта, случайно оказавшись именно в Нимбине и именно в вечер убийства!

Эндрю, казалось, погрузился в глубокие размышления. Харри продолжал:

— И уже не удивительно, что ты даешь мне адрес бара, где молодчики Эванса Уайта «случайно» оказываются завсегдатаями. И они под давлением подтверждают ту историю, в которую все просили меня поверить: что Уайт ни при чем.

В комнату вошли две медсестры. Одна взялась за нижний конец кровати, другая дружелюбно, но твердо произнесла:

— Извините, но время посещений закончено. Врачи ждут мистера Кенсингтона на ЭЭГ.

Харри начал шептать Эндрю на ухо:

— Я человек не блестящего ума, Эндрю. Но понимаю, что ты что-то пытаешься мне сказать. Не понимаю только, почему ты не скажешь этого прямо. Зачем тебе я? Кто-то тебя держит, Эндрю?

Он продолжал идти рядом с кроватью, пока сестры катили ее по палате и дальше, по коридору. Голова Эндрю с закрытыми глазами лежала на подушке.

— Харри, ты говорил, что у белых и аборигенов почти одинаковые истории о первых людях, потому что у нас одинаковые суждения о неизвестном. Что какие-то мыслительные алгоритмы — врожденные. С одной стороны, глупее я ничего не слышал, но с другой — немного надеюсь, что ты прав. А значит, нужно только закрыть глаза и увидеть…

— Эндрю! — прошипел Харри, когда они остановились у грузового лифта, и одна из медсестер стала открывать дверь. — Не пудри мне мозги, Эндрю! Это Отто? Отто — Буббур?

Эндрю распахнул глаза:

— Как…

— Сегодня мы его берем, Эндрю. После представления.

— Нет! — Эндрю приподнялся на кровати, но медсестра осторожно, но уверенно надавила ему на плечи.

— Врач велел вам лежать тихо, мистер Кенсингтон. У вас же серьезное сотрясение мозга. — Она повернулась к Харри: — Дальше вам нельзя.

Эндрю снова приподнялся:

— Не сейчас, Харри! Два дня! Не сейчас. Пообещай, что подождешь два дня! Отвали, сестра! — Он вывернулся у нее из рук.

49