Нетопырь - Страница 29

К оглавлению

— Помнишь аборигена, который в тот вечер сидел в парке рядом с «Олбери»? — спросил Харри.

— В Грин-парке?

— Он пытался с тобой поздороваться, а ты ему не ответил. Почему?

— Я с ним незнаком.

Зажегся зеленый, и Эндрю нажал на газ.

Когда Харри вошел в бар «Олбери», там почти никого не было.

— Рановато, — сказала Биргитта, продолжая расставлять по полкам чистые стаканы.

— Я подумал, что пока посетителей не так много, обслуживание будет лучше.

— Здесь мы обслуживаем всех одинаково хорошо. — Она ущипнула Харри за щеку. — Чего изволите?

— Просто кофе.

— Просто кофе выпьешь дома.

— Спасибо, мое сокровище.

Биргитта рассмеялась.

— Сокровище? Так отец зовет мою маму. — Она села на табурет и, перегнувшись через стойку, посмотрела на Харри. — А на самом деле впору обеспокоиться, если парень, которого я знаю меньше недели, начинает называть меня ласковыми именами.

Харри потянул носом воздух. Исследователи по-прежнему мало знают о том, как импульсы, поступающие от рецепторов запаха, преобразуются в мозгу в значимые ощущения. Но Харри не важно было, как это происходит, — он просто знал, что, когда он чувствует ее аромат, его мозг и тело откликаются на все лады. Веки слегка опускаются, губы растягиваются в широкой улыбке, а настроение заметно улучшается.

— Не беспокойся, — посоветовал он. — Разве ты не знаешь, что «сокровище» относится к безопасным ласковым именам?

— Не знала, что такие бывают.

— Конечно, бывают. Например, «дорогая», «подруга». Или «малышка».

— А опасные?

— Ну… Вот «лапуленька» — весьма опасное, — ответил Харри.

— А еще?

— «Лапуленька», «усипусечка». Знаешь, такие плюшевые слова. Главное, они несут в себе не нейтральное, безличное значение, а более интимное. Лучше произносить их немного в нос, как когда разговариваешь с детьми. Тогда от ощущения близости и тесного пространства даже может развиться клаустрофобия.

— Еще какие-нибудь примеры?

— А как там с кофе?

Биргитта хлестнула его платком. Потом налила большую кружку кофе. Пока она стояла к нему спиной, Харри захотелось протянуть руку и провести по ее волосам.

— Теперь моя очередь. Я хочу услышать продолжение рассказа, — заявила она, села и взяла его руку в свою.

Харри отпил из кружки, задержал дыхание и посмотрел вокруг.

— Его звали Стиансен — того моего коллегу. А по имени — Ронни. Подходящее имя для хулигана. Но на хулигана он был не похож: добрый, отзывчивый парень, которому нравилась его работа. В основном нравилась. Когда его хоронили, я все еще валялся под капельницей. Мой шеф потом зашел ко мне в больницу. Передал привет от начальницы полиции Осло. Уже тогда мне следовало заподозрить неладное. Но я был трезвым, и настроение паршивое. Медсестра догадалась, что мне приносят выпивку, и соседа перевели в другую палату, так что я не пил уже два дня.

«Знаю, о чем ты думаешь, — сказал шеф. — Не надо, впереди много работы».

Он думал, мне хочется покончить жизнь самоубийством. Он ошибался — мне хотелось только раздобыть выпивку.

Шеф не любит ходить вокруг да около.

«Стиансен погиб. Ему ты уже не поможешь, — сказал он. — Но ты можешь помочь самому себе и своей семье. И нам. Ты читал газеты?»

Я ответил, что вообще ничего не читал, что отец прочитал мне несколько книг и что я просил его не заводить разговоров о происшедшем. Шеф сказал — очень хорошо, что я ни с кем об этом не разговаривал. И это все упрощает.

«Вообще-то машину вел не ты, — сказал он. — То есть скажем иначе: за рулем не сидел сотрудник полицейского участка города Осло в состоянии алкогольного опьянения». — И спросил, понимаю ли я его. Это, мол, Стиансен был за рулем. Из нас двоих именно у него в крови не нашли ни капли алкоголя.

Он показал мне газеты недельной давности, и я, хотя еще плохо видел, прочел, что водитель погиб на месте, а его коллегу, сидевшего на переднем сиденье, тяжело ранило.

«Но за рулем сидел я», — ответил я ему.

«Сомневаюсь. Тебя нашли на заднем сиденье, — сказал шеф. — Знаешь, у тебя ведь было серьезное сотрясение мозга. Ты, наверное, вообще ничего не помнишь о той поездке».

Я, конечно, понимал, к чему он клонит. Журналистам интересно только то, что нашли в крови у водителя, и если там все в норме, обо мне уже никто бы не подумал. Для полиции это очень важно.

Лицо у Биргитты было хмурое.

— А как рассказать родителям Стиансена, что это их сын сидел за рулем? У них что — нет ничего человеческого? Как вообще…

— Я же сказал, что в полиции существует круговая порука. Иногда интересы организации важнее интересов родных. Не исключено, что в таком случае семье Стиансена представили бы версию, с которой им было бы легче жить. По версии моего шефа, водитель, то есть Стиансен, пошел на оправданный риск, преследуя возможного убийцу и наркодельца.

А несчастный случай при исполнении может случиться с кем угодно. К тому же паренек в другой машине был неопытным шофером, да и в принципе существовала возможность, что он нас пропустит. Все-таки мы ехали с сиреной.

— И на скорости сто десять километров.

— При ограничении в пятьдесят. Ну конечно, парня винить нельзя. Важна аргументация. Каково семье будет узнать, что их сын был пассажиром? Станет ли родителям легче оттого, что их сын не сел за руль сам, а дал вести пьяному коллеге? Шеф повторял эти аргументы снова и снова. Я думал, у меня голова лопнет. Под конец я перегнулся через край кровати, и меня стошнило. Прибежала медсестра.